(«The Nation», США)
Ноам Хомский (Noam Chomsky)
Эта статья первоначально появилась на сайте TomDispatch.com. Она представляет собой отрывок из главы новой книги Ноама Хомски «Power Systems: Conversations on Global Democratic Uprisings and the New Challenges to U.S. Empire» (Системы власти: беседы о глобальных демократических восстаниях и о новых вызовах американской империи). Это интервью, вопросы в котором задает Дэвид Барсамян (David Barsamian), а отвечает Хомски.
Барсамян: Соединенные Штаты, как и прежде, обладают твердым контролем над энергетическими ресурсами Ближнего Востока?
Ноам Хомски: Главные нефте- и газодобывающие страны по-прежнему находятся под жестким контролем диктатур, пользующихся западной поддержкой. Так что успехи «арабской весны» хотя и кажутся ограниченными, но имеют существенное значение. Контролируемая Западом система диктатур рассыпается. На самом деле, процесс их разложения идет уже довольно давно. Например, если вернуться на 50 лет назад, то мы увидим, что сейчас энергоресурсы, вызывающие главную обеспокоенность у американских стратегов, в основном национализированы. Постоянно предпринимаются попытки изменить эту ситуацию, но они остаются безуспешными.
Возьмем в качестве примера американское вторжение в Ирак. Для всех, кроме закоренелых идеологов, было совершенно очевидно, что мы вторглись в Ирак не из-за нашей горячей любви к демократии, а потому что эта страна занимает второе или третье место в мире по запасам нефти. Кроме того, она находится в самом центре крупнейшего нефтедобывающего региона. Говорить об этом нельзя. Такие разговоры считаются теорией заговора.
Иракский национализм нанес Соединенным Штатам серьезное поражение, действуя в основном методами ненасильственного сопротивления. Соединенные Штаты могли убивать боевиков, но не могли справиться с полумиллионом людей, вышедших на уличные демонстрации. Шаг за шагом Ирак сумел разобрать тот механизм управления, который установили оккупационные силы. К ноябрю 2007 года стало предельно ясно, что добиться своих целей США будет очень трудно. И что интересно, в тот момент открыто прозвучало четкое заявление об этих целях. В ноябре 2007 года администрация Буша-младшего выступила с официальным заявлением о том, какими могут быть будущие договоренности с Ираком. Там было два основных требования.
Первое, что США должны иметь неограниченные возможности для ведения боевых действий со своих военных баз, которые они сохранят. Второе, что иракское правительство должно «содействовать притоку иностранных инвестиций в Ирак, и особенно американских инвестиций». В январе 2008 года Буш недвусмысленно сказал об этом в одном из своих прощальных заявлений. Спустя пару месяцев, столкнувшись с сопротивлением со стороны Ирака, Соединенным Штатам пришлось отказаться от этих требований. Власть над Ираком уплывает у них из рук прямо на глазах.
Ирак стал попыткой вернуть и снова установить при помощи силы нечто вроде старой системы управления. Но эта попытка получила отпор. Мне кажется, что в целом американская политика остается неизменной со времен Второй мировой войны. Однако возможности по реализации этой политики сокращаются.
Барсамян: Сокращаются из-за экономической слабости?
Хомски: Отчасти просто из-за того, что мир становится более разнообразным. В нем сегодня гораздо больше самых разных центров силы. В конце Второй мировой войны Соединенные Штаты находились на абсолютном пике своей силы и власти. Они обладали половиной мирового богатства, а все их соперники либо серьезно пострадали от войны, либо были разгромлены. Америка обладала невообразимой безопасностью и по сути дела, разрабатывала планы управления миром. В то время данная задача была не такой уж и нереалистичной.
Барсамян: Это то, что называли «грандиозными территориальными планами»?
Хомски: Да. Сразу после Второй мировой войны глава отдела политического планирования Госдепартамента Джордж Кеннан (George Kennan) и прочие разработали детали, а затем началась реализация этого плана. То, что происходит сейчас на Ближнем Востоке и в Северной Африке, а в определенной мере и в Южной Америке, по сути дела, уходит своими корнями в конец 1940-х годов. Первое успешное сопротивление американской гегемонии было оказано в 1949 году. Это события, которые назвали довольно интересно, — «потерей Китая».
Фраза очень интересная, и ее никто никогда не оспаривал. Было много споров о том, кто несет ответственность за потерю Китая. Это превратилось в важнейший внутриполитический вопрос. Но фраза очень любопытная. Потерять можно лишь то, чем ты обладаешь. Это воспринималось как нечто само собой разумеющееся: мы владеем Китаем. А если китайцы двинутся к независимости, значит, мы потеряли Китай. Потом возникли страхи относительно «потери Латинской Америки», «потери Ближнего Востока», «потери» некоторых отдельных стран. И все на основе той посылки, что мир принадлежит нам. А все, что ослабляет наш контроль это для нас потеря, и мы должны думать, как ее восполнить.
Сегодня, если вы почитаете, скажем, серьезные журналы о внешней политике или, если вам нужно больше фарса, послушаете дебаты республиканцев, то услышите, как они спрашивают: «Каким образом нам предотвратить дальнейшие потери?».
С другой стороны, возможности по поддержанию контроля резко сократились. К 1970 году мир уже стал триполярным в экономическом плане. Был североамериканский промышленный центр, базирующийся в США; был европейский центр с основой в Германии, примерно сопоставимый с североамериканским по размерам, и был восточноазиатский центр с базой в Японии — самый динамично развивающийся на то время регион в мире.
С тех пор мировой экономический порядок стал намного разнообразнее. Поэтому проводить нашу политику стало труднее, однако ее основополагающие принципы не претерпели больших изменений.
Возьмем доктрину Клинтона. Доктрина Клинтона состоит в том, что Соединенные Штаты вправе в одностороннем порядке применять силу для обеспечения «беспрепятственного доступа к ключевым рынкам, к поставкам энергоресурсов и к стратегическим ресурсам». Это превосходит все то, что говорил Джордж Буш. Но это была тихая и спокойная доктрина, она не была высокомерной и грубой, а поэтому и особого возмущения не вызывала. Вера в это «право имею» сохраняется по сей день. Это также часть интеллектуальной культуры.
Сразу после убийства Усамы бин Ладена, когда звучали все эти одобрительные крики и аплодисменты, появилось несколько критических комментариев, авторы которых подвергли сомнению законность этой акции. Много веков тому назад существовало нечто, называемое презумпцией невиновности. Если ты задерживаешь подозреваемого, он остается подозреваемым, пока его вина не будет доказана. Его необходимо привлечь к суду. Это основополагающая часть американского права. Свое начало она берет в Великой хартии вольностей. Так что была пара голосов, говоривших, что может не надо выбрасывать целиком и полностью основы англо-американского права. Это вызвало очень мощную реакцию возмущения, однако самая интересная реакция, как обычно, зазвучала на леволиберальном конце спектра.
Известный и уважаемый леволиберальный комментатор Мэтью Иглесиас (Matthew Yglesias) написал статью, в которой высмеял такие взгляды. Он заявил, что они «поразительно наивные» и глупые. А затем обосновал свое заявление. Иглесиас написал: «Одна из главных функций международного установленного порядка как раз и заключается в том, чтобы узаконивать применение западными державами смертоносной военной силы». Конечно, он имел в виду не Норвегию. Он имел в виду Соединенные Штаты. Так что принцип, на котором зиждется международная система, состоит в том, что Соединенные Штаты имеют право применять силу, когда им заблагорассудится.
Разговоры о том, что США нарушают нормы международного права, это поразительная наивность и совершенная глупость. Кстати, это относится и ко мне тоже, и я с радостью признаю свою вину. Я тоже думаю, что Великая хартия вольностей и нормы международного права стоят того, чтобы уделить им некоторое внимание.
Я говорю об этом просто для того, чтобы проиллюстрировать следующее: в интеллектуальной культуре, и даже на так называемом леволиберальном конце политического спектра основополагающие принципы не очень сильно изменились. Однако возможности для их реализации резко уменьшились.
Вот почему идут все эти разговоры об упадке Америки. Взгляните на последний прошлогодний номер Foreign Affairs, этого главного журнала нашего истэблишмента. На обложке крупными буквами и жирным шрифтом написано: «Америке конец?». Это стандартная жалоба тех, кто считает, что им должно принадлежать все. Если ты считаешь, что тебе должно принадлежать все, а потом что-то у тебя не получается, ты чего-то лишаешься, это становится трагедией, и весь мир начинает рушиться.
Так что же, Америке конец? Много лет назад мы «потеряли» Китай, мы «потеряли» Юго-Восточную Азию, мы «потеряли» Южную Америку. Может быть, мы потеряем страны Ближнего Востока и Северной Африки. И опять Америке конец? Это своего рода паранойя, но паранойя супербогачей и супервластных людей. Если ты не владеешь всем, это катастрофа.
Барсамян: New York Times описывает «определяющее политическое затруднение «арабской весны», заключающееся в том, как сопоставить противоречивые американские позывы, включающие поддержку демократических перемен, стремление к стабильности, а также страх перед исламистами, которые стали мощной политической силой». New York Times выделяет три цели США. Что вы думаете об этом?
Хомски: Две изложены точно. Соединенные Штаты — за стабильность. Но надо помнить, что значит эта стабильность. Стабильность означает исполнение американских приказов. Например, одно из обвинений в адрес Ирана, этой мощной внешнеполитической угрозы, заключается в том, что он дестабилизирует Ирак и Афганистан. Как? Пытаясь распространить свое влияние на соседние страны. А мы, с другой стороны, «стабилизируем» страны, когда вторгаемся и разрушаем их.
Я время от времени привожу мою любимую иллюстрацию такого положения вещей. Это слова известного и очень хорошего либерального аналитика по внешнеполитическим вопросам Джеймса Чейса (James Chace), который раньше работал редактором в Foreign Affairs. Рассказывая о свержении режима Сальвадора Альенде и установлении диктатуры Пиночета в 1973 году, он отметил, что нам пришлось «дестабилизировать Чили в интересах стабильности». Как противоречие это не воспринимается — да и не является таковым. Нам пришлось уничтожить парламентскую систему, дабы добиться стабильности. Это значит — они делают то, что говорят. Так что, да, мы за стабильность в техническом смысле.
Обеспокоенность по поводу политического Ислама похожа на любую обеспокоенность по поводу независимых событий. Все, что от вас не зависит, обязательно должно вызывать обеспокоенность, потому что это может ослабить вас. Здесь налицо небольшой парадокс, потому что Соединенные Штаты и Британия традиционно всеми силами поддерживают радикальный исламский фундаментализм, а не политический Ислам, ибо это сила, способная противостоять светскому национализму, который как раз и вызывает подлинную обеспокоенность.
Например, Саудовская Аравия это самое отъявленное фундаменталистское государство в мире, радикальное исламистское государство. У него есть миссионерское рвение, оно распространяет радикальный Ислам в Пакистане, финансирует терроризм. Но Саудовская Аравия это бастион американской и британской политики. Они последовательно поддерживали саудитов, защищая их от угрозы светского национализма Египта во времена Гамаля Абдель Насера и Ирака во времена Абд аль-Карима Касима, а также от многих других опасностей. Но политический Ислам они не любят, потому что он может стать независимым.
Первый из трех моментов, наше стремление к демократии — это из разряда разговоров Иосифа Сталина о российской приверженности идеалам свободы, демократии и освобождению всего мира. Когда такие заявления звучат из уст комиссаров и иранских клерикалов, мы над ними смеемся. Но когда об этом говорят западные руководители, мы вежливо и даже с неким благоговением киваем.
Если посмотреть на факты, то наше стремление к демократии покажется плохим анекдотом. Это признают даже ведущие ученые, хотя они говорят об этом иначе. Одним из главных специалистов по так называемому продвижению демократии является Томас Карозерс (Thomas Carothers), который весьма консервативен и пользуется большим авторитетом. Он «неорейгановец», но не пламенный либерал. Карозерс работал у Рейгана в Госдепартаменте и написал несколько книг на тему продвижения демократии, к которой он относится очень серьезно.
Да, говорит он, это глубоко укоренившийся американский идеал, но у него забавная история. История о том, что каждая американская администрация страдает шизофренией. Они поддерживают демократию лишь в том случае, если это соответствует определенным стратегическим и экономическим интересам. Карозерс называет это странной патологией, как будто США нуждаются в психиатрическом лечении. Конечно, существует и другое толкование, но оно не придет вам на ум, если вы образованный и хорошо себя ведущий интеллектуал.
Барсамян: Через несколько месяцев после свержения президент Хосни Мубарак оказался на скамье подсудимых, ему предъявили обвинения, и ему грозит тюремный срок. Немыслимо, чтобы к ответу за преступления в Ираке или где-то еще привлекли американских лидеров. Такая ситуация когда-нибудь изменится?
Хомски: Ну, это в своей основе принцип Иглесиаса: основа международного порядка заключается в том, что Соединенные Штаты имеют право применять насилие, когда им заблагорассудится. И как в таких условиях можно кому-то предъявить обвинение?
Барсамян: И больше ни у кого нет такого права.
Хомски: Конечно, нет. Ну, может быть, только у наших сателлитов. Если Израиль нападет на Ливан, убьет тысячу человек и разрушит половину страны, это ничего, это нормально. Интересно. Прежде чем стать президентом, Барак Обама был сенатором. Он не очень много сделал, будучи сенатором, но пару вещей он все же осуществил, чем особенно гордится.
Если вы смотрели его вебсайт перед праймериз, он там выпячивает то обстоятельство, что во время израильского вторжения в Ливан в 2006 году он стал одним из инициаторов сенатской резолюции с требованием о том, чтобы Соединенные Штаты не мешали военным действиям Израиля, пока он не добьется поставленных целей, и чтобы Америка осудила Иран и Сирию, потому что они поддерживали сопротивление израильскому наступлению, в ходе которого был разрушен южный Ливан. Кстати, разрушен пятый раз за 25 лет. Так что вассалы наследуют это право. Это касается и других американских клиентов.
Но на самом деле все права в Вашингтоне. Вот что значит владеть миром. Это как воздух, которым ты дышишь. Ты не можешь подвергнуть это сомнению. Главный основатель современной теории международных отношений Ганс Моргентау (Hans Morgenthau) был очень приличным человеком, одним из немногих политологов и специалистов по международным делам, критиковавшим войну во Вьетнаме по нравственным, а не по тактическим соображениям. Очень редкий человек. Он написал книгу «The Purpose of American Politics» (Цель американской политики). Ну, вы знаете, о чем она. У других стран целей нет.
С другой стороны, цель Америки, она «трансцендентальная»: нести свободу и справедливость остальному миру. Но он хороший ученый, как и Карозерс. Так что он исследовал факты. Он сказал: «Когда изучаешь факты, то кажется, что Соединенные Штаты не соответствуют своей трансцендентальной цели». Но потом он заявляет: «Критиковать нашу трансцендентальную цель — это «все равно, что впадать в ересь атеизма, который отрицает обоснованность религии на тех же основаниях». Хорошее сравнение. Это глубоко укоренившееся религиозное убеждение. Оно настолько глубоко, что разобраться в нем очень трудно. А если кто-то начинает выражать сомнения, это вызывает состояние, близкое к истерии, и часто ведет к обвинениям в антиамериканизме и в ненависти к Америке. Это интересные концепции, каких нет в демократических обществах, только в тоталитарных. И у нас в стране, где их воспринимают как нечто само собой разумеющееся.